Det var först under den andra halvan av 1900-talet som ett bredare intresse för ikoner uppstod i Sverige. Det finns flera olika förklaringar till detta.6
Olof Aschberg hade ett nära samarbete med konsthistorikern Helge Kjellin (1885–1984), som fick i uppdrag att upprätta en katalog över de iko-ner som skulle skänkas till Nationalmuseum. Kjellin var den enda svenska konsthistoriker i sin generation som intresserade sig för ikoner och hans int-resse hade väckts tidigt, redan på 1910-talet. Under mellankrigstiden tjänst-gjorde han under sammanlagt sex år som professor i Tartu och Riga, där han bland annat föreläste om bysantinskt och ryskt ikonmåleri. 1956 publicerade han sin rikt illustrerade bok Ryska ikoner i svensk och norsk ägo (Kjellin 1956), som för en svensk publik ger en grundläggande introduktion till ikon-konstens utveckling. Två år tidigare hade Bengt Dahlbäck i Konstrevy pre-senterat några ikoner ur samlingen på Nationalmuseum. Dahlbäck var museichef och hade varit medorganisatör av några ikonutställningar.
Efter andra världskriget ökade svenskarnas semesterresande till Syd-europa, och då även till länder som Grekland, Bulgarien och Jugoslavien.
Här kunde de stifta bekantskap med den ortodoxa kulturen. Flera svenska konstnärer och författare återgav sina intryck av det ikonmåleri som de mött under resor på Balkan. Det var poeter som Östen Sjöstrand, Hjalmar Gull-berg och, den främste i sammanhanget, Gunnar Ekelöf. Hans ikonintresse gick i själva verket tillbaka ända till 1920-talet. Den främsta manifestationen är hans Diwan-trilogi, som har haft en stor betydelse för svenskarnas ikon- och Bysans-intresse. Även bildkonstnärer inspirerades – här kan t. ex.
nämnas Torsten Renqvist, Gösta Gierow och Lenke Rothman. I Örsjö kyrka i Växjö stift har Sven-Bertil Svensson ovanför huvudaltaret utfört en triptyk som är starkt influerad av ikonkonsten.
6 Jag vill uttrycka min tacksamhet mot Ulf Abel och Torsten Kälvemark som den 31 oktober 2013 höll föredrag i Ikonsällskapet om ”Ikonernas intåg i Sverige” från och med 1960-talet.
För detta avsnitt av artikeln har jag dragit stor nytta av deras synpunkter. Ulf Abel har även gett mig tillgång till sin föredragstext.
Under decennierna efter andra världskriget kom också ikonerna själva till Sverige genom invandrande grekiska och jugoslaviska familjer. Nu eta-blerades ortodoxa församlingar i många svenska städer. En rysk-ortodox kyrka hade funnits i Stockholm ända sedan 1600-talet (den äldsta ryska för-samlingen utanför Rysslands gränser).7 Det blev vanligare att intresserade svenskar besökte gudstjänsterna i dessa kyrkor. Många fängslades av den ortodoxa kyrkomusiken, och grammofonskivor såldes med inspelningar från t. ex. de rysk-ortodoxa katedralerna i Paris och London. 1961 firades för första gången i den finska ortodoxa kyrkan i Stockholm en ortodox liturgi på svenska, i Tito Collianders översättning.
Inom Svenska kyrkan fanns ett ökande intresse för katolskt och så småningom även för ortodoxt kyrkobruk, kanske främst inom högkyrkliga kretsar. 1968 hölls ett världskyrkomöte i Uppsala, där man tog initiativ till att gjuta ett ljusträd. Sådana finns idag i många svenska kyrkor. Att kyrko-besökarna själva kunde tända ljus hade man tidigare sett som en katolsk sed.
Nu öppnades dörren även för ikonernas inträde i våra kyrkor.8
På 1960-talet hölls de första föreläsningarna och kurserna om ikoner och ikontradition. På hösten 1965 startade Ulf Abel, sedermera intendent på Nationalmuseum, en kurs om fem föreläsningar som behandlade ikonmåleri-ets innebörd och bildspråk, teknik och historia. Föreläsningarna blev mycket uppskattade och serien upprepades ett par gånger. 1971 anordnades i Skeppsholmskyrkan för första gången en kurs i praktiskt ikonmåleri. Den leddes av den holländske ikonmålaren fader Robert de Caluwé, verksam i Finland. Två månader därefter hölls en tvådagarskonferens i Sigtuna om iko-ner, där bl a författarinnan Birgitta Trotzig medverkade.
Under de senaste 30 åren har intresset för ikoner ökat betydligt i Sve-rige. Sedan 2003 finns ett Ikonsällskap med ett hundratal medlemmar.
Sällskapets syfte är att studera ikonerna ur såväl konsthistoriskt som teolo-giskt perspektiv. Vi har även flera skickliga ikonmålare i landet. En del av dessa leder ikonmålarkurser, vilket ytterligare bidrar till att göra ikonkonsten känd i vårt land. En rad svenska forskare har specialiserat sig på ikoner och håller föredrag och skriver böcker på detta tema.9
Ikonerna har således gjort sitt intåg i Sverige. I nästan varje svensk kyrka möter oss idag en ikon. Men motivkretsen är snäv: det i första hand Kristus- eller Gudsmodersikoner. Och har de samma funktion som i en
7 Den ligger idag på Birger Jarlsgatan 98.
8 För en religionssociologisk studie av ikoner i svenska kyrkan, se Karin Ekbloms exa-mensarbete (Ekblom 2013).
9 Här kan nämnas Ulf Abel, Per-Arne Bodin, Margareta Attius-Sohlman och Christina Schöldstein, som i sina verk belyser ikonernas tradition, teologi och konsthistoria. Helena Bodin forskar om svenska författare och den ortodoxa – särskilt den bysantinska – traditio-nen. Biskop emeritus Martin Lönnebo och religionspsykologen Owe Wikström har skrivit personliga betraktelser över ikonernas roll i människors liv (listan över författare kan göras mycket längre).
dox kyrka? Ingen kysser dem eller tänder ljus för dem. De beröks inte med väldoftande rökelse. En svensk präst har sagt att ikonerna i de svenska kyr-korna oftast bara är en prydnad eller ett pedagogiskt hjälpmedel, vilket är en traditionell luthersk inställning.
Bengt Dahlbäck ställer i sin artikel i Konstrevy frågan om de ryska ikonerna kanske förlorar sin ”själ” när de kommer till Sverige. Är det så?
Det får vi nog överlåta till den enskilde betraktaren att avgöra.
Bibliografi
Otryckta källor
Berch, Carl R. 1735. Carl Reinhold Berchs dagbok. Kungliga biblioteket. M 222.
Hiärne, Johan. 1725. Johan Hiärnes dagbok. Vitterhetsakademiens handskriftssamling, Ämbetsarkiv 2, (Äa2), Gemensamma handlingar, F16, volym 12.
Tryckta källor
Abel, Ulf. 1989. Ikonen – bilden av det heliga. Hedemora: Gidlund.
Abel, Ulf. och Vera Moore. 2002. Icons. Stockholm: Nationalmuseum.
Arne, Ture J. 1917. Det stora Svitjod: essayer om gångna tiders svensk-ryska kulturförbindelser. Stockholm: Geber.
Aschberg, Olof. 1955. Gästboken (Memoarer 3). Stockholm: Tiden.
Dahlbäck, Bengt. 1954. ”Anteckningar om ikoner”. Konstrevy 5–6: 195–
205.
Ehrström, Erik Gustaf. 1984. Moskva brinner: en nyupptäckt svensk dagbok från 1812, red. Christman Ehrström. Stockholm: Legenda.
Ekblom, Karin. 2013. Ansikte mot ansikte. Ikoner i svenska kyrkan – varför det? Lunds universitet, Centrum för teologi och religionsvetenskap.
https://lup.lub.lu.se/student-papers/search/publication/4145300 (be-sökt 2015-09-04).
Elmén, Carl. 1809. Några underrättelser om Ryssland. Stockholm: Carl Delén.
Engström, Albert. 1924. Moskoviter. Stockholm: Bonnier.
Hauswolff, Adelaide von. 2007. Journal hållen under resor i Ryssland då jag följde min far i hans fångenskap 1808 och 1809, efterskrift Cecilia Bååth-Holmberg. Lysekil: Pontes.
Heidenstam, Verner von. 1898. Klassicitet och germanism. Några ord om världsstriden. Stockholm: Bonnier. http://runeberg.org/klassoger/.
Hård, Olof. 1908. ”Löjtnanten Olof Hårds dagbok från sin fångenskap 1708–1722”. I Karolinska krigares dagböcker, IV. Lund, 337–374.
Jensen, Alfred. 1896. Slavia: kulturbilder. Från Volga till Donau. Stock-holm: Bonnier.
Karlgren, Anton. 1907. Vinterdagar bland ryska bönder. Stockholm: Bonni-er.
Kjellin, Helge. 1956. Ryska ikoner i norsk och svensk ägo. Stockholm:
Svensk litteratur.
Lagerlöf, Selma. 1945. Från skilda tider: efterlämnade skrifter 2, Stock-holm: Bonnier.
Laurin, Carl. 1900. Konsthistoria. Stockholm: Norstedt.
Lundberg, Birger. 1948. Svensk i Sovjet. Stockholm: KF:s bokförlag.
Löfstrand, Elisabeth. 2014. ”Att buga för beläten”. Med blicken österut.
Hyllningsskrift till Per-Arne Bodin. Stockholm Slavic Papers, 23.
Stockholm: Artos & Norma bokförlag, 233–246.
Nilsson, Sture. 1990. Rysskräcken i Sverige. Fördomar och verklighet. Öre-bro: Samspråk.
Nordenadler, Lorentz. 1789. En swensk Officers Samlingar under dess Wis-tande i Ryssland Åren 1784, 1786 och 1787. Stockholm: hos And. Jac.
Nordström.
Nordisk familjebok. 1875–99. Stockholm.
Nordisk familjebok. 1904–26. Ny, rev. och rikt ill. upplaga. Stockholm.
Nordisk familjebok. 1923–37. 3., väsentligt omarb. och koncentrerad uppl.
Stockholm.
Nyman, Maria. 2013. Resandets gränser. Svenska resenärers skildringar av Ryssland under 1700-talet (Södertörn Doctoral Disstertations 77 &
Studia Historica Lundensia). Huddinge: Södertörns högskola.
Rubenson, Mauritz. 1869. Vid Mälaren och Nevan: reseskildringar i bref under ett sommarbesök i Sveriges och Rysslands hufvudstäder jämte några betraktelser om möjligheten af en närmare handelsförbindelse mellan de båda länderna. Stockholm: Bonnier.
Sederberg, Henrik. 1836. Anteckningar öfver ryska folkets religion och seder under vistande i Ryssland 1709-1718: en hittills icke utgifven hand-skrift. Christianstad: F. F. Cedergrén.
Svenskt biografiskt lexikon, band 3 (1922) [C. R. Berch]; band 20 (1973–
1975) [A. Jensen]; band 22 (1977–1979) [C. G. Laurin]. Stockholm.
Winberg, Anders. 1967. Dag-Bok hållen på Kongl Galere Flottan åren 1789 och 1790 samt Fångenskapen i Ryssland (utg. av Bo Lagercrantz och Hans Eklund). Stockholm: Stockholms stadsmuseum.
Åberg, Alf. 1991. Fångars elände. Lund: Natur och kultur.
Internetsidor
http://sv.wikipedia.org/wiki/Viborgska_gatloppet (besökt 2014-12-14).
http://sv.wikipedia.org/wiki/Finska_kriget (besökt 2014-12-16).
http://sv.wikipedia.org/wiki/Nordisk_familjebok (besökt 2014-12-16).
https://ru.wikipedia.org/wiki/Глинский,_Юрий_Васильевич (Jurij Glin-skij) (besökt 2014-12-23).
Сложные прилагательные с нулевым суффиксом в русском языке
Леннарт Лённгрен, Университет г. Тромсё
Ходят слухи, что Ирина Люсен в молодости была студенткой биофака.
Надеюсь, что в настоящей статье ей понравится хотя бы то, что из-бранное мною языковое явление выполняет важную функцию именно в зоологии. Речь идет о терминологических словосочетаниях типа поло-сатобрюхий дятел.
Понятие нулевого суффикса
Tермин нулевой суффикс имеет неопределенный и шаткий статус.
Первая проблема касается объема значения слова «суффикс». Если имеется в виду любая морфема, находящаяся после корня (ср. трихо-томию префикс – корень – суффикс), то термин суффикс может покры-вать не только -ик в слове домик, но и такие сегменты, как -а в слове комната, -j- в слове стулья и даже -aj- в слове прочитаю (ср. прочту).
Однако для флексионной морфемы существует более точный термин, а именно окончание (или флексия). А названные сегменты -j- и -aj- удобно называть основообразующими формантами. Поэтому я считаю, и это мнение разделяют многие, что термину суффикс целесообразно дать более узкое определение: это посткорневая словообразовательная морфема. Следовательно, встречаются суффиксы только в производ-ных словах. Например, глагол пятнать содержит суффикс -аj-, а гла-гол читать – нет. Другими словами, все суффиксы будем считать деривационными.
Вторая проблема связана с тем, насколько необходимо постули-ровать нулевые языковые знаки. В пределах флексионной парадигмы ситуация ясна: никто не утверждает, что словоформа комната имеет две морфемы, а словоформа комнат – только одну. Но уже по поводу другой флексионной морфемы, окончания инфинитива, возникают сомнения: следует ли в глагольной словоформе печь усматривать нулевое окончание? Не исключено, что мешает это делать знание исторического развития (pek-ti) и тот факт, что имеет место чередова-ние согласного. Еще одна проблема заключается в том, как трактовать
сложные окончания, например, причастий. Содержит ли форма пёк две нулевые флексионные морфемы?
Здесь, однако, нас будет интересовать только понятие нулевого суффикса. Исследователи, признающие данное понятие, усматривают его в таких случаях, как золот-0-ой и потер-0-я. Словоформа лов-0-0 содержит две нулевые морфемы, деривационную и флексионную. Пе-ред суффиксом конец мотивирующей основы может подвергаться раз-ным изменениям, а именно чередованию: ловл-0-я (в/вл), усечению:
свин-0-ой (j/-) или наращению: с-лив-0-0 (-/в). Словоформа слив содер-жит в одном значении (фрукт) две морфемы: слив-0, а в другом (от гла-гола слить), как мы видели – четыре.
Что касается производных слов типа раба, то возможны два под-хода: данное слово можно считать образованным от слова раб при по-мощи суффикса (нулевого) или при попо-мощи операции конверсии:
перевода из одной парадигмы в другую. Только вторая альтернатива кажется приемлемой в случаях субстантивации, например, существи-тельное столовая образовано от прилагательного столовый посред-ством мены (редукции) парадигмы. Существительное четвероногое таким способом образовано от прилагательного четвероногий, которое, в свою очередь, уже содержит нулевой суффикс.
Двойственную трактовку допускают, по-видимому, и образо-вания типа передача. Я предпочитаю усматривать здесь наличие удли-ненного алломорфа на -т-; ср.: остаток, придаток. Слово передача тогда образовано при помощи нулевого суффикса, перед которым про-исходит чередование т/ч: пере-дач-0-а.
Предмет исследования
Теперь сосредоточим внимание только на одном типе образований: на сложных прилагательных типа широкоплечий. Такие слова в русском языке не новы; ср., например, имя Юрий Долгорукий. О еще более дав-нем происхождении этого типа свидетельствует древнегреческое βοῶπις (волоокий) – известный эпитет у Гомера.
Одно прилагательное из этого разряда, а именно длинношеий, или, точнее, форма среднего рода, длинношеее, часто упоминается в описаниях русской орфографии. Названная форма, возможно, един-ственное русское слово, которое – причем совершенно правильно – пишется через три одинаковые буквы подряд. То, что между первым и вторым е находится еще и нулевая морфема, в написании слова, конеч-но, не отражается. Это факт, относящийся только к морфологической структуре. Нулевых звуков и букв не существует.
Наличие нулевого суффикса в этих образованиях довольно обще-признанный факт. На него указывают иногда даже авторы традицион-ных грамматических пособий (Mathiassen 1996,122).
Адекватное и довольно исчерпывающее описание данных прила-гательных можно найти в Русской грамматике (далее: РГ), т. 1, § 772.
Многие из приведенных ниже фактов и примеров взяты из этого источ-ника.
Будет затронут и примыкающийся случай, который, строго гово-ря, находится вне исследуемого разряда. Речь идет об образовании типа беззубый, которое представляет собой не сложное, а префиксальное прилагательное. В РГ этот тип описан отдельно, в § 752.
Соединительный гласный
Первый компонент сложения обычно оканчивается на т.наз. соедини-тельный гласный -о- (орфографически также -е-). Этот сегмент иногда рассматривается как морфема. На мой взгляд, это неоправданно.
«Интерфикс» -о- имеет чисто фонетическую функцию и поэтому не должен быть наделен статусом морфемы. В примере широкоплечий я предпочитаю рассматривать широко- как алломорф морфемы широк-, наряду с алломорфом шир- (шире, расширить); в первом случае алломорф образован при помощи наращения, во втором – при помощи усечения.
Таким же образом трактуются слова без соединительного гласного; так, дву- в форме двуголовый является алломорфом морфемы дв-, а в альтернативной форме двухголовый имеем дело с одной морфемой, алломорфом двух-, в отличие от самостоятельного слова двух, в котором -ух – окончание (флексионная морфема). То же касается сегмента -ох- в слове четырёхпалый, сегмента -и- в слове пятиглавый и сегмента -о- в слове четвероногий.
Изменения перед нулевым суффиксом
РГ указывает на то, что «парно-мягкие согласные чередуются с твер-дыми», например безбровый, тонкошёрстый. Такая формулировка как бы предполагает, что данные согласные «сами по себе» мягкие. Это значит, что из двух сильных позиций отдается предпочтение позиции в непроизводной словоформе (ср. бровь). Но можно возразить, что для данных существительных женского рода третьего склонения именно непроизводная форма представляет слабую позицию, только не чисто фонологически, а морфологически. Твердость таких основ подтвержда-ется и в других сильных позициях, например грудастый, кровообраще-ние (но жизнерадостный из-за мягкости суффикса -н’-). О подлинном отвердении, однако, идет речь в случаях широкополая шляпа и злато-кудрая Гудрун.
Отсутствует переходное чередование: безъязыкий, вислоухий (ис-ключение: бесстыжий). Усекается сегмент (субморф) -ц-: трёхпалый,
жестокосердый. Менее ясные случаи усечения касаются -ин- в густо-псовый (от псовина) и -инк- в горбоносый (от горбинка). Возможный случай наращения представлен словом безмозглый. Суффикс -л-, конеч-но, существует, но он связан с глагольными основами.
Заметки об ударении
Окончание сложного прилагательного с нулевым суффиксом всегда безударное. Ударение падает на слог, непосредственно предшествую-щий окончанию, т.е. на последний слог основы. Ударение мотивирую-щего существительного здесь влияния не оказывает; ср. лицо, но смуглолицый; волосы, но светловолосый; голова, но тупоголовый.
Что касается первого компонента, то может реализоваться побоч-ное ударение, что иногда видно даже орфографически: трёхпалый. На соединительный гласный, разумеется, ударение никогда не падает, но в предшествующей многосложной основе в известных условиях (ср. РГ § 586) реализуется слабое побочное ударение, которое, возможно, нахо-дится под влиянием ударения мотивирующего прилагательного, например рòзовотéлый.
Качественное vs относительное прилагательное
Различаются, как известно, прилагательные качественные и относи-тельные. Формально качественные прилагательные отличаются тем, что образуют краткие формы (туп, тупа), формы сравнительной и пре-восходной степени (тупее, тупейший), наречие (тупо), и отвлеченное существительное (тупость). Синтаксически сочетаются с усилитель-ным словом очень. Названия цветов только с трудом отвечают этим требованиям, но их, тем не менее, всегда тоже относят к качественным прилагательным.
Непроизводные прилагательные, как правило, качественные.
Среди производных встречаются как качественные: гористый, так и относительные: горный. Слово розовый в одном значении относитель-ное, в другом (цвет) – качественное.
Сложные прилагательные типа широкоплечий, несомненно, каче-ственные. Однако приведенные выше морфологические признаки реа-лизуются довольно редко, например краткие формы: светловолос, светловолоса, и наречия на -о: кривоного обежав конюшню (В. Соро-кин). В словосочетании сорока белобока (из народной поэзии) имеем дело не с краткой, а со стяженной формой женского рода.
Образование отвлеченных существительных ограничено семан-тическим условием; речь идет преимущественно о прилагательных, обозначающих свойства, которые воспринимаются как недостатки.
Примеры: плоскостопие, косоглазие, тугоухость. Потенциально
дву-смысленная словоформа многоногие это условие не выполняет, поэто-му она должна быть истолкована однозначно как слово во множествен-ном числе, обозначающее зоологическое семейство.
Описательное vs терминологическое употребление
В словосочетании широкоплечий мужчина прилагательное характе-ризует человека как индивидуума, а не как представителя вида. Такую описательную функцию прилагательное, как правило, выполняет при-менительно к названиям людей, но часто и к названиям животных, например толстозадые лошади, длинноногие птицы, белолобая корова, красногрудый снегирь, краснопёрый окунь (снегирь отличается красной грудью, плавники у всех окуней красные). Однако наряду с этим упо-треблением есть и терминологическое. В БАСе такие словосочетания выделены пометой «В названиях животных и растений» (хотя названия растений редки), например красноголовый нырок, красноногий кулик.
Данные названия обозначают виды или семейства (т.е. совокупности видов), а если индивидуумы, то как представители какого-то вида.
В терминологическом употреблении качественное прилагатель-ное теряет морфологические характеристики и сближается с относи-тельным разрядом. Возможна, например, только синтаксическая позиция определения. От данных словосочетаний могут быть образованы однословные синонимы: краснопёрка, красноголовик, дол-гоносик.
Судя по собранному мною материалу, самое широкое тер-минологическое употребление свойственно именно названиям птиц.
Например, дятлы и аисты характеризуются следующими прилагатель-ными, если ограничиться только опорным компонентом брюхо: бело-брюхий, златобело-брюхий, иглобело-брюхий, клинобело-брюхий, краснобело-брюхий, кро-вавобрюхий, полосатобрюхий, розовобрюхий, синебрюхий.
Употребление ненулевого суффикса
Некоторые существительные «сопротивляются» появлению нулевого суффикса; ср., например, белоспинный, краснозатылочный, шести-жаберный, парнокопытные. Иногда возможны оба типа образования:
клинолистый и клинолистный, краснодерёвый и краснодеревный;
кистепёрый и многопёровые (ненулевой суффикс предпочитается при обозначении семейств), длинношеий и белошейный (последнее употре-бляется в зоологических терминах).
По поводу двух примеров, приведенных в РГ, а именно крупно-зёрный и окказиональное море синеволное, можно предположить, что на самом деле употреблен суффикс -н-, но удвоенной согласный после
другого согласного упрощается, таким же образом, как в инфинитиве расти окончание, конечно, -ти, а не -и.
Задумаемся над тем, как вообще образуются прилагательные от названий частей тела. В несложных прилагательных употребляются только ненулевые суффиксы. При помощи суффиксов -н- о -ов- обра-зуются относительные прилагательные, например головной, носовой.
Но если использовать суффиксы -ат- и -аст-, к данному разряду слов обычно прибавляется значение «большой» (тем самым прилагательные переходят в разряд качественных): бородатый «с большой бородой», носатый «с большим носом», головастый «с большой головой». При-лагательное глазастый (в первом значении по Ож.) синонимично сложному большеглазый. Иногда существует только одно из этих обра-зований; только когтистый («с острыми когтями»), только больше-ротый. Несовместимость существительных коготь, ноготь и локоть с нулевым суффиксом, возможно, объясняется мягкостью их основы.
Лексическое наполнение: норма и отклонения
В типичном случае (пример: широкоплечий мужчина) интересующее нас сложное слово состоит из двух корневых морфем, которые в свободном виде выступают как прилагательное и существительное, соответственно. Опорный компонент (плечо) получает свою характери-стику через первый компонент сложения (широкий). Особенно часто в качестве первого члена встречаются названия цветов. Части тела в раз-ной степени специфичны: общие для людей и животных (длинноногий), имеющиеся только у людей (широкоскулый), имеющиеся только у жи-вотных (черноклювый, длинногривый).
При исследовании данного прилагательного целесообразно учи-тывать и определяемое им существительное. Очень часто (а в термино-логическом употреблении всегда) данное существительное занимает синтаксическую позицию главного слова именного словосочетания.
Теперь приведем ряд отклонений от «нормы». Различаем указан-ные три компонента: определяемое существительное, опорный компо-нент сложения и определение опорного компокомпо-нента.
В позиции определяемого существительного вместо имен нари-цательных, обозначающих человека или животное, встречаются имена собственные: розовощёкая Нина Васильевна; названия мифических существ: козлоногий сатир, двуликий Янус; неодушевленные существи-тельные (хотя речь идет о человеке): тощий длинношеий силуэт;
названия совокупностей животных: многоголовое стадо; названия рас-тений: нарцисс узколистый; названия артефактов: плоскокрышие дома;
названия частей тела: короткопалые руки; названия мест: Москва зла-тоглавая; названия периодов (возрастов): босоногое детство; субстан-тивированные междометия: тысячегрудое «ура».
В позиции опорного компонента вместо названий частей тела возможно слово тело: пышнотелые блондинки. Далее встречаются на-звания частей артефактов: островерхая башенка; нана-звания индивиду-умов совокупностей: многоголовое стадо; названия материалов:
краснодерёвая мебель; названия рисунков: четырёхполосый рябок;
названия «неотъемлемых свойств» (РГ, § 752): громкоголосые товари-щи.
Среди отклонений от стандартного определения опорного компо-нента – непроизводного качественного прилагательного – различаем две группы: а) непроизводные слова других частей речи и б) производ-ные прилагательпроизвод-ные. К первой группе относятся названия животных:
козлоногий сатир; названия частей тела: брюхоногий моллюск; назва-ния артефактов: саблезубый тигр; названазва-ния материалов: Москва злато-главая; названия фигур: клинолистая камнеломка; числительные, количественные слова: трёхпалый дятел; предлог без: безбородый юноша. Ко второй группе относятся: прилагательные, образованные от названий веществ: кровавобрюхий дятел; от названий рисунков: поло-сатобрюхий дятел; от названий геометрических фигур: квадратно-плечие охранники; от названий животных: лошадиноголовый; и, на-конец, отглагольные прилагательные: стриженоволосый, бритоголо-вый.
Эксплицитная парафраза
Словосочетание широкоплечий мужчина можно в более эксплицитном виде передать следующей парафразой: мужчина с широкими плечами.
Такая трансформация, конечно, возможна применительно и к зооло-гическим терминам, например белобрюхий аист, но надо отметить, что аист с белым брюхом – это уже описание, а не термин.
Парафраза, разумеется, не всегда может быть построена из мор-фем, имеющихся в толкуемом слове; например, близорукий значит
«плохо видящий на далёкое расстояние».
С другой стороны, эксплицитная парафраза иногда оказывается единственным средством выражения смысла, о котором идет речь.
Приведу пример из шведского языка: Rudolf med röda mulen, известная рождественская песня. Эквивалент на английском языке звучит так:
Rudolph the red-nosed reindeer. Несмотря на то, что в шведском языке при помощи суффикса -ad и его алломорфов свободно образуются прилагательные типа rödnäst «с красным носом», перед словом mule почему-то стоп-сигнал.
Именно из эксплицитной парафразы целесообразно исходить при установлении семантической структуры. Словосочетание мужчина с широкими плечами содержит два предиката, одноместное прилагатель-ное широкий (актант: плечо) и двухместный предлог с (актанты: плечо и
мужчина). Последнее отношение может быть передано и другими пре-дикатами, а именно глаголом иметь, предлогом у и окончанием роди-тельного падежа. Ср.: мужчина, имеющий широкие плечи; мужчина, у которого плечи широкие; широкие плечи мужчины. Предлоги с и у в актуальных здесь значениях можно считать конверсивами.
Словосочетание широкоплечий мужчина синонимично ука-занным эксплицитным фразам и поэтому содержит те же два пре-диката, только в более свернутом, имплицитном виде. Одноместный предикат назван инкорпорированным компонентом широко-. Носите-лем двухместного предиката можно считать все сложное прилагатель-ное широкоплечий.
Теперь рассмотрим отклонения от нормы, т.е. случаи, в которых осуществляются другие семантические отношения.
Заменители двухместного предиката «нормы»
Если одушевленный актант поссессивного предиката у заменить не-одушевленным, значение приобретает более пространственный харак-тер. Ср.: короткопалые руки, плоскокрышие дома. За примером Москва златоглавая скрывается два таких предиката; ср.: золотые купола церк-вей Москвы, но благодаря транзитивности отношения связь между гла-ва и Москгла-ва может восприниматься как прямая.
Если в подобных случаях опорный компонент все-таки обо-значает часть тела человека, для полного раскрытия семантической структуры требуется введение дополнительного предиката сравнения, например: широкобёдрая гитара: гитара с бедрами, как у человека, зеленокосая береза (Есенин): береза с косой, как у девушки. Более им-плицитно метафоричность можно отметить кавычками: гитара с широ-кими «бедрами». Сюда примыкает и пример тихоголосая гитара.
В примере босоногое детство между нога и детство прямой связи нет. Здесь явно пропущены актант ребёнок и предикат у; ср.: в детстве он был босоногим / ноги у него были босые.
Немного другое отношение возникает при актанте «рисунок», например четырёхполосый рябок, где речь вряд ли идет о простран-ственной смежности двух самостоятельных единиц.
В некоторых случаях реализуются совершенно иные отношения, например: многоголовое стадо: стадо, состоящее из многих голов (ср.
собирательное детвора и сингулатив картофелина); краснодерёвая мебель: мебель, изготовленная из красного дерева; тысячегрудое «ура»:
«ура», издаваемое из тысячи грудей.
Заменители одноместного предиката «нормы»
Функцию предиката может иметь только слово, обозначающее «факт», а не «вещь», т.е. предикатное слово. Кроме как в «норме», это условие выполняется только в случаях с числительным (трёхпалый дятел) и с отглагольным прилагательным (впалощёкое лицо язвенника).
В других случаях определение имеет непредикатный характер, и связано оно с опорным компонентом посредством двухместного пре-диката. В первую очередь речь идет об отношении сравнения. Здесь встречаются два варианта, обусловленные неодушевленностью соот-ветственно одушевленностью определения. Первый представлен при-мером саблезубый тигр: тигр с зубами, похожими на сабли, а также немного более сложным примером кровавобрюхий дятел: дятел с брю-хом, красным, как кровь. Второй тип представлен примером козлоногий сатир; здесь скрывается еще и имплицитный поссессивный предикат:
сатир с ногами, похожими на ноги козла.
Немного другой вариант сравнения реализуется при словах со значением фигуры или рисунка: клинолистая камнеломка. Ср. слово клиновидный, с эксплицитным носителем предиката сравнения.
Наконец, встречается и имплицитный предикат «покрывать».
Москва златоглавая можно соотнести со словосочетанием купол, по-крытый золотом. А за названием семейства иглокожие скрывается, возможно, и дополнительно предикат сравнения: ср. животное с ко-жей, покрытой игловидными образованиями.
Труднее дать четкий анализ названиям семейств брюхоногие и головоногие моллюски. В этом случае все тело, по-видимому, в основ-ном состоит именно из данных двух частей.
Как мы уже видели в примере кровавобрюхий, определение мо-жет восходить не только к существительному, но и к прилагательному.
Для семантического анализа разница не существенна: козлоногий и ло-шадиноголовый функционируют одинаково, также как клинолистый и квадратноплечий. Разница заключается только в том, что данные при-лагательные можно считать носителями предиката сравнения, т.е. пре-дикат уже не имплицитный. Если же сравнить лошадиный в свободном и инкорпорированном виде (лошадиная голова и лошадиноголовый), то можно отметить, что значения разные: простой предикат у и комбина-ция предикатов как + у, соответственно.
Приставка без: особый случай
Можно предположить, что в словосочетании бескрылая птица имеется один единственный предикат, а именно двухместный без, объединяю-щий актанты крыло и птица. Прилагательное как таковое тогда лишено содержания. Однако такой анализ затушевывает тот факт, что
соответ-ствующая парафраза у птицы нет крыльев только наличием отрицания отличается от фразы у птицы есть крылья. Поэтому предпочтительно другое решение. Именно в данном контексте приставка без функцио-нирует как одноместный предикат, синонимичный наречию не, а пре-дикат у, как обычно, представлен прилагательным. (Остается только невыясненным, куда девается предикат есть, присутствующий в ука-занных парафразах, но этот вопрос оставим здесь без ответа.)
Семантическое представление
Другие мои статьи, посвященные анализу семантических структур, обычно кишат графами со стрелками, идущими от предикатов к актан-там. В этот раз я решил воздержатъся от этого занятия и довольство-ваться неформальным изложением. Однако в заключение хотелось бы все-таки показать, как в таком представлении выглядит анализ стан-дартного примера широкоплечий мужчина:
<широко><плеч>ий мужчина
Читателю, желающему ближе познакомиться с такими представле-ниями, советую почитать, например, Лённгрен 2005 или Лённгрен 2013.
Литература
БАС = Словарь современного русского языка 1948–65. Москва-Ленинград: АН СССР.
Лённгрен, Леннарт. 2005. «Русские прилагательные-определения:
валентностный анализ». Восток – Запад. Вторая международ-ная конференция по модели Смысл ⇔ Текст. Москва: Языки славянской культуры. С. 268–276.
Лённгрен, Леннарт. 2013. «Русские падежи сквозь призму валент-ности». Poljarnyj Vestnik : 1–22.
Mathiassen, Terje. 1996. Russisk grammatikk. Oslo: Universitetsforlaget.
Ож. = Ожегов С. И. 2006. Словарь русского языка. Москва: Мир и Об-разование.
РГ = Русская грамматика 2005. Том І. Москва: Институт русского язы-ка РАН.